ВЕЛИКАЯ СТИХИЯ РЕВОЛЮЦИИ (поэма А. Блока «Двенадцать»)

Поэма А. Блока «Двенадцать» была написана в 1918 году. Это было страшное время: позади четыре года войны, ощущение свободы в дни Февральской революции, Октябрьский переворот и приход к власти большевиков и, наконец, разгон Учредительного собрания, первого российского парламента.

Интеллигентами того крута, к которому относился А. Блок, все эти события воспринимались как национальная трагедия, как погибель русской земли.

На этом фоне явным контрастом прозвучала блоковская поэма, она многим его современникам показалась не только неожиданной, но даже кощунственной.

Как мог певец Прекрасной Дамы создать стихи о толстомордой Катьке? Как мог поэт, посвятивший такие проникновенные лирические стихи России, написать в страшные для нее дни слова: «Пальнем-ка пулей в святую Русь?»

•Вопросы эти были поставлены после первой публикации поэмы «Двенадцать» в газете «Знамя труда». Сегодня, спустя более трети века, все эти вопросы встали перед нами с новой силой. Поэма «Двенадцать» снова вызвала пристальный интерес, мы вглядываемся в нее, вглядываемся в прошлое, пытаясь понять настоящее и предугадать будущее, понять позицию поэта, продиктовавшую ему строки этого стихотворения.

«Эпиграф столетия» — так называют бло-ковскую поэму исследователи, предлагая различные варианты ее прочтения. В последние, девяностые годы толкователи порой пытаются прочесть стихотворение «от противного», доказать, что Блок в нем дал сатиру на революцию, а его Христос на самом деле Антихрист.

Однако так ли это?

Прежде всего, А. Блок предупреждал, что не следует переоценивать значение политических мотивов в поэме «Двенадцать». Она имеет более широкий смысл. В центре произведения — стихия. Само действие поэмы происходит не столько в Петрограде 1918 года, сколько, как пишет поэт, «на всем Божьем свете».

Идет разгул стихийных сил природы, а для поэта-романтика,  поэта-символиста,  которым

был А. Блок, это символ, противостоящий самому страшному — обывательскому покою и косномуравнодушию.

Еще в цикле «Ямбы» (1907—1914) А. Блок писал:

«Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой! Уюта нет. Покоя пет».

Поэтому и стихия природы так созвучна его душе, она передана в «Двенадцати» множеством образов: ветер, снег, вьюга...

В этом разгуле стихий, сквозь вой ветра и пурги А. Блок услышал музыку революции. В своей статье «Интеллигенция и Революция» он призывал: «Всем телом, всем сердцем, всем сознанием — слушайте Революцию».

Главное, что услышал поэт в этой музыке, — это ее многоголосие. Оно отразилось в ритмике поэмы, она вся построена на смене музыкальных мелодий. Среди них и боевой марш, и бытовой разговор, и старинный романс, и частушка.

Известно, что А. Блок начал писать свою поэму со строчек «Уж я ножичком полосну-полосну», услышанных им и поразивших его своей звукописью. И за всем этим многоголосием, дисгармонией поэту слышится мощный музыкальный напор, четкий ритм движения, которым заканчивается поэма.

Стихийна в ней и любовь. Это темная страсть с черными хмельными ночками, с роковой изменой и нелепой гибелью Катьки, которую убивают, целясь в Ваньку, и никто не раскаивается в этом убийстве. Даже Петруха, пристыженный своими товарищами, ощущает неуместность своих страданий: «Он опять повеселел».

А. Блок очень точно ощутил то страшное, что вошло в тогдашнюю действительность: полное обесценивание человеческой жизни, которую не охраняет больше никакой закон (никому даже не приходит в голову, что за убийство Катьки придется отвечать).

Не удерживает от убийства и нравственное чувство, нравственные понятия предельно обесценились. Недаром после гибели героини начинается разгул. Теперь все дозволено. Запирайте етажи, Нынче будут грабежи! Отмыкайте погреба — Гуляет нынче голытьба!..

Не в состоянии удержать от темных, страшных проявлений человеческой души и вера

902

в Бога. Она тоже потеряна, и двенадцать, которые пошли «в красной гвардии служить», сами это прекрасно понимают:

Летпъка.'Эй, не завирайся.'

От чего тебя упас

Золотой иконостас ?

И добавляют:

Али руки не в крови

Из-за Катъкиной любви? Но убийство творится не только из-за любви, в нем появилась и иная стихия, стихия социальная. В разгуле, в разбое — бунт «голытьбы». Эти люди не просто бушуют, они пришли к власти, они обвиняют Ваньку в том, что он «буржуй», они стремятся уничтожить старый мир:

Мы на горе всем буржуям

Мировой пожар раздуем... И вот тут возникает самый сложный вопрос, который мучит читателей блоковской поэмы и сейчас, как мучил три четверти века назад. Как мог А. Блок прославить этот разбой и разгул, это уничтожение, в том числе и уничтожение культуры, в которой он был воспитан и носителем которой был он сам?

Многое в позиции А. Блока может прояснить то, что поэт, будучи всегда далек от политики, был воспитан в традициях русской интеллигентской культуры XIX века с присущими ей идеями «народопоклонничества» и ощущением вины интеллигенции перед простым страдающим народом.

Поэтому разгул революционной стихии, который приобретал подчас такие уродливые черты, как, например, упомянутые поэтом разгромы винных погребов, грабежи, убийства, уничтожение барских усадеб со столетними парками, поэт воспринимал как народное возмездие, в том числе и интеллигенции, на которой лежат грехи отцов.

Потерявшая нравственные ориентиры, охваченная разгулом темных страстей, разгулом вседозволенности — такой предстает Россия в поэме «Двенадцать». Но в том страшном и жестоком, через что предстоит ей пройти, что она переживает зимой 1918 года, А. Блоку видится не только возмездие, но и погружение в ад, в преисподнюю, но в этом же — ее очищение.

Россия должна миновать это страшное: погрузившись на самое дно, вознестись к небу. И именно в связи с этим возникает самый

загадочный образ в поэме — образ, который появляется в самом финале и очень неожиданно — Христос.

О финале и образе Христа написано бесконечно много. Трактовали его очень разнообразно. В исследованиях прошлых лет звучало вольное или невольное (вернее, часто подневольное) стремление объяснить появление Христа в поэме едва ли не случайностью, недопониманием А. Блока того, кто должен быть впереди красногвардейцев.

Сегодня уже нет нужды доказывать закономерность и глубоко продуманный характер этого финала. Да и предугадывается образ Христа в произведении с самого начала — с названия; для тогдашнего читателя, воспитанного в традициях христианской культуры, изучавшего в школе Закон Божий, число двенадцать было числом апостолов, учеников Христа.

Весь путь, которым идут герои блоковской поэмы, — это путь из бездны к воскресению, от хаоса к гармонии. Не случайно Христос идет путём «надвьюжным», а в лексическом строе поэмы после намеренно сниженных, грубых слов появляются столь прекрасные и традиционные для А. Блока: Нежной поступью надвьюжной, Снежнойроссыпъю жемчужной, В белом венчике из роз — Впереди — Иисус Христос.